Морская болезнь
rfwj, 17:47:18 07.11.2006
Морская болезньКапитаны уходят по-разному. Одни — в море, другие — на небо. Ну, а те, кто остается на берегу, часто завидуют и тем, и другим. Потому что на берегу им не сахар. Взять капитана Владимира Касаткина, который недавно звонил своим друзьям из Америки. Увы — моряк с героической судьбой, который многое сделал для становления рыбной промышленности Калининграда, живет теперь за океаном.
По словам его коллеги и товарища Рудольфа Алексаняна, тоже члена капитанского клуба, причина эмиграции Владимира Семеновича донельзя простая и обидная: капитанской пенсии не хватало на аптеку. Как и большинству тружеников моря, которых по девять месяцев болтало в морях и океанах и которые ежедневно без выходных и проходных держали вахту не двенадцать часов, как ныне (что само по себе еще тот напряг), а все восемнадцать, шансов избежать профессионального заболевания у капитана Касаткина не было. Простатит — палач многих моряков, который, окромя прочих пыток, не прочь помучить своих заложников бессонницей.
Владимир Семенович терпел, сколько мог. Но подвернулся шанс оставить страну, которая легко забывает былые заслуги, и он переехал в США. Сейчас он не только бесплатно получает все необходимые лекарства — там его здоровье интересно не ему одному, к нему заглядывает врач, раз в месяц его отвозят на прием в клинику, чтобы сделать «техосмотр» и провести профилактическое лечение. Как-то на встрече с американскими коллегами он заговорил о том, что в его родном Калининграде все никак не соберутся сделать памятник погибшим морякам. Те удивились и предложили: мол, если и в этом году калининградским ветеранам откажут в финансировании этого проекта, то они сами соберут требуемую сумму.
На встрече в кают-компании Клуба капитанов старые моряки только покачали головами: а что, может быть, американцы и впрямь соберутся сделать то, что свои не могут?
«Секретные материалы» Хоть и с запозданием, но люди узнали о трагедиях, случившихся с «Туканом», «Моршанским», «Чернышевским». Но о том, что пережили в 1952 году экипажи СРТ «Ракета» и «Гонг», мало кто знает. Если не считать узкого круга крайне заинтересованных лиц.
Первая семилетка после войны. УЭЛ отправляет уже вторую экспедицию в район Исландии — осваивать новые промысловые районы, где ловилась полновесная исландская сельдь, украшенье советского стола. До места, где ждут богатые уловы, рукой подать — пять суток ходу. Ловилась селедка и впрямь хорошо, всем хватало: на тех морских просторах паслись и мурманские, и клайпедские, и наши, калининградские флотилии, и селедка та кормила почитай всю страну — дешево и сердито. Кто знал, какую цену за нее заплатят сорок с лишним калининградских моряков!
Володя Касаткин, курсант второго курса мореходки, не отставал от бывалых людей: среди самых крепких парней тянул на выборке многопудовые сети, мокрый по пояс, не думая, полезно ли для здоровья вот так надрывать живот. Наоборот — радовался, что рыбы много, что план возьмут шутя…
И так день за днем — выбрать сети, вытрясти живое серебро, уложить, спустить в трюм — и по новой, пока все не погружались от усталости в молчание, работали на автопилоте, потом укладывали намокшие сети, добредали до кубрика — и отрубались. Одежда в холодном кубрике (а уже начиналось полярное «бабье лето» со снежными штормами) не успевала высушиваться: поднимались затемно, натягивали непросохшую робу — и все сначала. Рыбка ловилась исправно — каждые три-четыре дня «Ракета», забитая до краев рыбой, шла разгружаться к «Тунгусу».
В тот день судно было загружено до предела — бочки с сельдью заполнили трюмы, палубу, повернуться негде было. А у плавбазы — очередь с десяток судов, тоже на выгрузку. Ночью разразился нешуточный шторм. Только что отстоявшего вахту Володю Касаткина разбудили товарищи — всем на палубу, крепить груз и сети. Волны перекатывали через палубу, заливали трюмы, поверх крышек пришлось «пришпилить» паруса, но вода находила щели…
Вода с неба, вода с моря, смешанная со снегом, играла судном, людьми. Сети то и дело смывало за борт, нужно было успеть подтянуть их, снова выволочь на палубу. Гиблое дело! Так прошел недолгий северный день, сгустился мрак, усилилась метель. Наконец боцман крикнул ребятам спускаться в кубрик — бороться за груз уже не было нужды. И тут многотонная волна обрушилась на палубу.
Володя сквозь оглушающий шум услышал крик боцмана «Спасите!» — и дальше только грохот осевшей на судно водяной горы. За борт смыло и сети, и бочки, и буи, среди вздымающихся гребней еще мелькала голова боцмана, успевшего схватиться за один из них, но его относило все дальше от борта, и товарищи были бессильны помочь ему. Рация вышла из строя — радист пытался ее починить, чтобы передать сигнал SOS, но время шло, экипаж продолжал бороться за живучесть, а об их беде никто не знал.
Носовой кубрик был затоплен, но дверь машинного отделения заколотили, чтобы вода не вывела из строя машины, — механики делали свое дело, капитан и штурманы удерживали курс, каждый боролся за жизнь судна, не думая о своей. На какие-то минуты рация «заговорила», но в эфире было тесно от сигналов бедствия — гибли не одни они. Наконец капитан приказал пустить сигнальные ракеты — самим было не выбраться. Их увидели с соседнего судна, но зрелище было недолгим — погасли и ракеты, и бортовые огни, судно погрузилось в пучину.
Команда прыгала за борт кто с чем — у кого круг, у кого весло, у кого спасательный жилет. Володя с товарищем по курсу Сашей Балакиным оказались с пустыми руками. Третий механик, одетый в спасательный жилет, отдал ребятам свой круг — авось обоих выдержит, и скомандовал прыгать в воду. Траулер дал крен и быстро погружался в штормовые воды. Океанская вода обожгла холодом, сдавила тисками, но ребята выдержали первый шок, не выпуская спасательного круга. Потом к ним прибило и третьего механика, так втроем и держались. Вокруг кричали люди, стали кричать и они, и тут пришло спасенье — капитан соседнего с ними СРТ Климович вышел прямо на них. Тонущих вытаскивали баграми, бросали тросы. Володя все никак не мог онемевшими руками ухватиться за трос, не помнил, как очутился в кают-компании — рядом с товарищами, полуживыми… И все-таки живыми!
В ту ночь полностью погиб экипаж из двадцати восьми человек с калининградского СРТ «Гонг», пропала без вести команда затонувшего клайпедского траулера, на дно океана легло десять иностранных промысловых судов. От экипажа «Ракеты» в «морских страшнах» сгинуло двенадцать человек вместе с капитаном Манилиным.
Калининград не объявил официального траура, но над городом ревели гудки пароходов, друзья и любимые оплакивали потерю — так провожали не вернувшихся с моря.
Володя Касаткин успешно окончил мореходку, со временем стал Владимиром Семеновичем, отходил капитаном сорок лет, отдал морю лучшие годы жизни и свое здоровье. Никаких наград у него за четыре с лишним десятилетия не имеется. Ничего — кроме уважения товарищей, коллег, близких. Второй день своего рождения он не забывает, но для него это праздник со слезами на глазах — печаль о товарищах, погибших в северных широтах, остается с ним. Как и желание отдать им последний долг — поставить памятник, которого, по мнению властей, они не заслужили.
Все еще нерукотворный — Памятник памятником. Стыдно, если правительство так и не соберется сделать это, а американские капитаны-ветераны успеют, — говорит Рудольф Погосович Алексанян, бывший капитан, а ныне преподаватель вуза, кандидат наук. — Море поглотило немало жизней моряков. Кто их считал? Те, кто не вернулся из той экспедиции 1952-го года — где их могилы? На дне морском. Но ладно — памятник. Почему Володя Касаткин был вынужден оставить родину? Он здесь просто не выживал! Как и многие капитаны, те, самые первые, которые, отпахав свое на войне, как, например, тот же Петр Афанасьевич Чагин, ушли в море — кормить страну дешевой рыбой.
Для меня, как и для всех них, домом была тесная каюта, ходившая ходуном под ногами все девять месяцев в году. Потом — почти такая же каюта в МДМ. Государство за адскую работу не удостоило меня ни метром жилья. Потом напрягся, после очередного рейса внес первый взнос за маленькую полуторку в кооперативном доме…
Своих двоих детей я вырастил там. Диссертацию писал в самом уединенном месте, пристроившись в туалете, делая в работе перерывы по первому требованию. И я не один такой — многие капитаны так и не были вознаграждены за свой героический труд. Хорошо, что я никогда не надеялся ни на кого — сам выучил языки, защитил диссертацию, сейчас, когда перестал ходить в море, занялся преподаванием. Я не бедствую — со временем сумел и квартиру купить, и даже дом построить. Но считаю своим долгом помочь коллегам — пишу, бьюсь, чтобы региональное правительство сделало хотя бы такую же надбавку к пенсиям рыбакам, как в Мурманской области, на Дальнем Востоке. Стыдно — наши власти так ничего для своих моряков и не сделали, если не считать попыток отобрать нашу рыбацкую больницу, первую медсанчасть, которую мы строили своими руками, возвращаясь из рейсов, — чтобы было где лечить свои моряцкие болезни. Смешно — мы толпились в тесном помещении на медкомиссиях, чтобы доказать, что мы здоровы и можем идти в рейс. Доказывали. Шли. Теряли здоровье. А те «рыбаки», которые оставались на берегу, шустрили — получали за нас наши квартиры, наращивали жирок. Теперь вот и больницу отнять хотят — «лечитесь, голуби, лечитесь».
Памятник Этой весной наши капитаны, участники войны, решили собраться и сфотографироваться на фоне памятника «пионерам океанического промысла». Представьте — не могли найти места, которое не было бы исписано похабными словами и свастиками. Чагин чуть не плакал — ему, фронтовику это было как плевок в лицо: он освобождал Москву, брал Кенигсберг, оставил здоровье в морях. Преемственность поколений? Благодарность властей и потомков?
По старинному поверью, души моряков, сгинувших в морской пучине, никогда не попадут на небо. Именно поэтому они подают сигнал SOS — «save our souls», «спасите наши души». Единственное, что можно сделать для них — поставить памятник. Собственно, в любом портовом городе таковой имеется.
Но Калининград — пока исключение.
Елена Чиркова
- ссылка -
эта статья с Крейсер "Мурманск"
( http://www.murm.severm.net/e107_plugins/content/content.php?content.141 )
